Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
Полковник Горшков смотрел на людскую реку, растекающуюся отдельными потоками по платформам, и в каждом таком потоке угадывался независимый ручеек, который двигался в общем направлении, но упорно не смешивался с остальными.
Тяжелый гул разливался над станцией. Сотни человек крутили головами, пытаясь между темными силуэтами вагонов разглядеть источник басовитых раскатов. И вот некоторым счастливцам, марширующим по левому флангу, удалось рассмотреть плывущий по зимнему небу гигантский аэроплан с красно-сине-белыми кругами на крыльях.
Командир «Муромца» коснулся моего локтя и указал большим пальцем вниз.
– Может быть, лучше было бы поездом, ваше императорское высочество? Зима. Погода неустойчивая. В Орше тридцать минут назад шел снег!
– Нет, Георгий Георгиевич, нельзя. В Оршу вот-вот начнут прибывать войска из Минска, и мне нужно их обязательно встретить.
Горшков пожал плечами, мол, мое дело предупредить, а там хозяин-барин. Я и сам понимал всю рискованность моей авантюры, но выбора не было. Меня не покидало ощущение, что мы теряем темп, да и оставлять войска в Орше без хозяйского ока было рискованно. Мало ли там какие настроения.
Я задумчиво проводил взглядом уплывающую вдаль станцию, на которой сотни солдат спешно, но без лишней суеты начали погрузку.
Георгиевский батальон выдвигался в сторону Орши.
Орша. 28 февраля (13 марта) 1917 года
Император стоял у окна и смотрел на мечущийся в разные стороны снег. Несущийся вдоль состава ветер гнал орды снежинок, и Николаю в этом бесконечном хаотическом вихре чудилось грозное предзнаменование грядущих бедствий. Мрачное низкое небо усиливало напряженную атмосферу, и гнетущее чувство надвигающейся беды не покидало государя.
Люди на перроне явно томились в том же тревожном ожидании. Мрачные взгляды, резкие окрики унтера, ведущего сквозь снежный круговорот группу солдат по направлению к хвосту поезда, опасливо поглядывающие по сторонам станционные служащие, прячущиеся от жалящих снежинок офицеры Конвоя, что-то вполголоса нервно обсуждающие. И судя по быстрым взглядам, которые они временами бросали на императорский вагон, речь, очевидно, шла о нем, а о содержании этих разговоров можно было лишь догадываться.
Чувство тревоги усиливалось с каждым часом. Его, казалось, приносил с собой ветер, злыми снежинками разбрасывавший вокруг поезда напряжение, вздымавший апатию под самые крыши и обрушивший отчаяние на головы несчастных.
Прибытие на станцию Орша насторожило Николая практически сразу. Удивленные взгляды, настороженные лица и престранные вопросы со стороны депутации лучших людей Орши, которая в полной растерянности прибыла с явным опозданием, засвидетельствовать верноподданнические чувства. Было такое ощущение, что прибывшие растерялись, увидев царский поезд, который двигался свободно и в обычном порядке, а сам государь император, к их удивлению и, как показалось императору, к некоторому разочарованию, оказался жив и здоров. Нарушая протокол, раздраженный Николай скомкал концовку встречи с верноподданными и поспешил удалиться в свой кабинет. И почти сразу же туда ворвался бледный Воейков, держащий в руках листок с «Обращением» этого непонятного ВЧК.
Эта новость так шокировала императора, что тот в гневе чуть было не натворил глупостей, пытаясь отменить буквально все распоряжения этого пресловутого Комитета. Нет, прав Воейков, тут горячиться не нужно. И тут вопрос совсем не в том, что многое из распоряжений ЧК можно было бы признать разумным. Например, та же погрузка и начавшаяся переброска войск были проведены мастерски. Но это все было сейчас абсолютно неважным.
Глядя вслед пролетающему снегу, царь признавался сам себе, что за минувшие несколько часов этот Комитет или те, кто за ним стоит, сумели провернуть большую работу. Например, вот этот листок с «Обращением». Наверняка его уже распространили чуть ли не на всю империю. Вот это и пугало царя. И вопрос был даже не в обещанных от его имени реформах, о которых он и думать без отвращения не мог. Пугала решительность действий, жесткость приказов и мертвая хватка этого самозваного Комитета. Более того, самозваный Комитет фактически начал перенимать функции правительства России. Его правительства. И вдобавок ко всему известий от князя Голицына больше не поступает, и что с ним – бог весть.
Да что там правительство – Николаю вдруг показалось, что в России появился еще один самодержец Всероссийский, отодвинув его самого на второй план!
Император бросил взгляд на ожидающих его повелений Фредерикса, Воейкова и Нилова. Вот и эти уже колеблются. Вот и им напористость и твердость Комитета явно импонирует. И на этом фоне даже он, государь, которому они безусловно верны, уже выглядит лишь бледной тенью.
До чего же отвратительная погода нынче! Даже в тепле вагона хотелось поднять ворот несуществующей шинели и втянуть голову в плечи. Или это не из-за холода?
Кто? Кто же стоит за ними? Кого он проглядел? О ком ему не доложили те, кому это полагалось по долгу службы? Кто он – хитрый, ловкий и терпеливый, словно паук? Императору было совершенно очевидно, что Михаил – фигура несамостоятельная и сам совершить такое никак не мог. Тем более за столь короткое время. Нет. Такой напор и такая уверенность не может быть импровизацией. Тут явно видна усиленная подготовка, которая велась не один месяц и не одним человеком. Налицо отлаженный механизм, который был лишь приведен в действие этим Комитетом. Да еще и эта загадочная история с якобы самоубийством Алексеева, в которое Николай не поверил ни на миг. Было совершенно ясно – здесь действует какая-то группа, которая преследует свои, пока абсолютно неясные интересы.
Как, впрочем, и с беспорядками в столице все не так просто, как ему представлялось еще вчера вечером. Уже ясно, что бунт вовсе не носит стихийного характера, а спровоцирован определенными лицами вокруг Государственной думы. Не зря же Родзянко так патетически восклицал о революции во время последней высочайшей аудиенции. Хотя, похоже, толстяк Родзянко со своими присными этот Комитет тоже проглядел и не учел в своих планах его появление. Комитет этот явно еще одна сила, которую не учли думские болтуны. И пока неясно, какая из сил играет первую скрипку в оркестре событий, происходящих нынче в России.
Пока официальные действия Комитета направлены на усмирение разбушевавшейся черни в столице. Следует ли императору попробовать опереться на этот Комитет? Или, возможно, лучше сделать вид, что ничего не происходит? Или повелеть ликвидировать этот самый Комитет? Но тут возникает вопрос – сможет ли он это сделать? И не получится ли, что в таком случае Комитет ликвидирует его самого, как мешающую им преграду, сообщив народу о том, что его убили все те же заговорщики, от которых они его якобы спасают?
Николаю стало крайне тоскливо. Вот, кажется, повелевай, приказывай, ведь никто тебя в плен на самом деле не взял, наган у виска не держит, действуй, самодержец Всероссийский! Но почему-то нет у него больше чувства того самого, освященного Богом самодержавного всевластья, той непререкаемой уверенности, что по его слову, по его приказу все вокруг придет в движение. Наоборот, император ловил себя на том, что в душе его растет ощущение нереальности, обособленности происходящего, словно он зритель в театре. Окружающее происходит помимо его воли, не обращая внимания на его желания и игнорируя его приказы, словно и не было их вовсе. Внезапно для себя он ощутил себя уволенным режиссером, который вдруг оказался на правах рядового зрителя и с тоской наблюдает за тем, как привычные ему актеры теперь выполняют не его замыслы и не его команды, играя хорошо знакомую ему пьесу в новом прочтении, да еще в таком, которое заставит зрителя гадать и быть в напряжении до самого конца представления.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
